Я вспомнил про свои видения, преследующие меня после Анаконды и подумал: «А может, стоило рассказать докторам про всю ту чертовщин, что мне мерещилась на «Апельсиновке»? Могут ведь и на детекторе отследить, что я чего-то скрываю… Нет, тогда меня пожизненно в психушку законопатят… Вот если меня прямо спросят, мол, видишь ли ты, мил-человек, какую-нибудь кошмарную хренотень на трезвую голову картины… Но пока-то меня никто ни о чем таком не спрашивает. Чего мне тогда нарываться самому на неприятности? Даже если и не запрут в больницу, все равно спишут же со службы. Мигом спишут. И куда я тогда денусь? Кому я буду нужен? На освоенных планетах всю работу моего уровня уже давно роботы делают. А на неосвоенные гражданским хода нет… Я влип, господа. Капитально влип. Отныне молчание и расчетливость — мои единственные друзья. Ну, может, еще и Серафима».
Через день, последовав совету Серафимы Штыковой, я подал заявку на вызов юрисконсульта.
Тот сразу же явится на зов.
Оказалось, что юрисконсульт не состоит на военной службе. Данное обстоятельство весьма обрадовало меня. Гражданский на военном корабле — белая ворона. И я вполне справедливо подсчитал, что это автоматически делает такого человека моим союзником.
Поэтому я откровенно рассказал юрисконсульту про свои мучения — мучения запертого в больничный бокс и пребывающего в неизвестности по поводу своей дальнейшей судьбы человека, отличающегося врожденной общительностью и тягой к трудовой деятельности. А потом я попросил собеседника отправить жалобу на них в вышестоящую инстанцию.
Юрисконсульт не подвел (есть-таки и среди гражданских порядочные люди). И жалобу накатал по-умному (есть-таки и среди гражданских не дураки). Та дошла до самого верха. И бюрократический механизм Российской Империи завращал шестеренками в мою пользу.
Итогом такого вращения стал приход ко мне начальника Особого отдела «ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ ТИШАЙШЕГО» майор Кокнев. Он сообщил:
— Твоя кляуза, прапор, долетела аж до Земли.
— Прямо, как у Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», — важно проговорил я.
— А чего это, Поленов, тебе у нас не понравилось? — полюбопытствовал Кокнев. — Кормежка, что ли, не та или девиц не хватает?
— Я не маньяк какой-нибудь, чтобы в изоляции провести свои молодые годы. Жизнь проходит стороной. Кому я, одинокий разнесчастный старик, буду нужен, когда через годы выйду из вашенского застенка — седым и болезным?
— Однако…
— Товарищ майор, вот… м-м… скажите, пожалуйста… только честно, какого черта меня тут держат так долго?
— Ты отлично знаешь, Поленов, что там, на Кобо, что-то с тобой произошло.
«А может, даже и не на Кобо, а раньше», — подумалось мне.
— Это ясно, как Божий день, — не стал я спорить с майором.
— «Ясно», говоришь? — Кокнев бросит на него негодующий взгляд. — А вот мне не ясно.
— Чего же, товарищ майор, тут не ясно?
— Мне вот чего не ясно, Поленов. За последние пять лет в нашем Секторе было только две крутые заморочки. На Анаконде и на Кобо. И везде гибла наша база. И везде был ты. И везде ты вышел сухим из воды.
— По теории вероятности…
— По теории вероятности твои шансы на выживание идут как один к бесконечности.
— А совпадение совсем исключается?
— В принципе, все может случится, — майор почесал затылок и усмехнулся. — Но специалисты говорят… Впрочем, они много чего говорят. У меня уже голова болит от их базара.
— Так в чем вопрос? — сухо спросит Семен.
— Надеюсь, ты понимаешь, что тебя в любом случае будут изучать до конца жизни? На Анаконде и Кобо погибли две дивизии Космофлота и его спецы будут землю рыть, чтобы разобраться с этим делом. Оно, кстати, уже стало темой номер один в прессе.
— Я понимаю ситуацию. Мало ли что, может, в меня этот гадюка Шролл чего вставил.
— Дело тут в другом.
— В чем же?
— А никто ни хрена не понимает в чем, — ответил майор после длительной паузы.
— Гм.
— Ты помнишь свой обморок на Анаконде?
— Ха, товарищ майор! Кто ж это, интересно, способен помнить собственный обморок?! Я хоть и прапорщик, но логически мыслить еще не разучился. Дураков лучше искать среди комендантского батальона. Там их до фига. Особенно — среди тех, кто охранял мой больничный бокс. Двоих там точно надо в полные идиоты записать.
— Я хотел спросить про события, предшествующие твоей отключке.
— Не умеете Вы допросы вести, товарищ майор… Уж извините.
— Твоя правда, драгоценнейший, — не стал спорить Кокнев. — Нет у меня такой практики.
— Мало злодеяний на крейсере?
— Для криминала есть корабельный дознаватель. Да и у него-то за последний год было только два «страшных преступления» — кражашестидесяти литров пива из камбуза одиннадцатой палубы да групповой мордобой «без причинения тяжких увечий»… А мое дело — блюсти государственные интересы, а не уголовщиной заниматься. Для того прокуратура есть и военная полиция.
— Скучно, наверное?
— Бывает.
— Я рад бы, товарищ майор, помочь. Честное слово. Однако не знаю — чем.
— Никто не может понять, как ты смог уцелеть на Кобо, Поленов.
— Мне там пришлось нелегко!
— Какое там «нелегко»! Склад, где ты якобы сидел, был из сверхпрочного материала. И все полностью испарилось. Без следов! Там даже от стали ничего не осталось! А ты — жив и здоров!
— У меня палец на руке был вывихнут! И кожа — подрана.
— Тебе его, скорее всего, вывихнули, когда грузили на спасательный катер.